17 июля 1961
Мыс Канаверал. Ранее утро вторник. Если 10’001 вещей случатся как надо, то мы дадим миру еще один щекочущий нервы пример тот, как - а возможно и почему - работает демократия.
Второй из нескольких суборбитальных пусков программы проекта «Меркурий» попытается запустить человека на расстояние в 300 миль над Атлантическим полигоном с высотой полета более 100 миль и скоростями порядка 5’000 миль в час. Этим человеком станет либо подполковник морской пехоты Джон Гленн, который в возрасте 39 лет, ближе к 40, станет старейшим в мире астронавтом, или капитан Гас Гриссом, летчик-испытатель ВВС.
Выбранный человек либо выполнит поставленную задачу, или умрет на глазах миллионов своих соотечественников – с помощью телевидения, - а позже в тот же день, или на следующий день, он будет за своей опасной работой показан зрителям всего мира. У наших астронавтов нет секретов.
Если он и его потрясающе сложная техника сработают также превосходно, как 5 мая это сделал коммандер Алан Шепард и его ракета, то Америка и мир узнают, что мы на маленький шаг ближе к тому дню, когда будет повторено достижение Юрия Гагарина. Таков идеальный желаемый финал.
Если ракета «Редстоун» поведет себя некрасиво на пусковой площадке, то 1½-тонная капсула, в которой он будет пристегнут, должна за несколько секунд скакнуть на 2’500 футов в воздух, создав таким образом толстую прослойку воздуха между своим пассажиром и катастрофическим взрывом внизу. Затем капсула спустится на своем большом грузовом парашюте.
Если что-то пойдет не так в интервал времени от запуска и до того момента, две с половиной минуты позже, когда «Редстоун» закончит работу, то маленький человек со стальными нервами, капитан Ред Дэвис, отвечающий за безопасность полигона офицер, нажмет кнопку, которая отстрелит капсулу прочь от занедужившей ракеты, досчитает до двух или трех, а затем нажмет другую кнопку. Она разорвет ракету на зиллион кусочков.
Если астронавт потеряет сознание, или у него случится сердечный приступ, или он не сможет выдержать огромных нагрузок разгона и торможения, то люди на суше, или на море, выполнят работу за него – попытаются благополучно вернуть его с помощью магии своих маленьких черных коробочек.
А если он умрет…
Ну, с этого мы и начали нашу статью. Если он умрет – а каждый астронавт спокойно принимает этот риск – то очевидцев его смерти будет больше, чем у кого-либо в истории.
Если он умрет, то волна гнева и отвращения захлестнет нашу страну и страны наших союзников. Миллионы скажут, что он был принесет в жертву «экстренной» программе по уравниванию с Советами. Они скажут, что он умер напрасно, что полет Шепарда дал всю информацию, необходимую на этом этапе нашей космической программы. Многие потребуют, чтобы весь проект был отменен. Другие расскажут о своем шоке из-за того, что это несчастье произошло под безжалостным взором телевизионных камер, под эмоциональные голоса радио и пространные описания сотен репортеров.
Людей в Кремле порадуют два факта: (1) неопределившиеся страны будут убеждены, что СССР действительно на первом месте в этой области, и (2) цензура прессы – это самое лучшее. Никто посторонний не видел, как Гагарин взлетал, или приземлялся; никто не увидит следующей попытки, если она еще не была сделана.
Почему все это произошло открыто? Почему мы не проводим наши эксперименты с воровской затаенностью, как Советы? Мы не можем, если не хотим изменить главной причине нашего величия, нашего благословенного положения, нашего способа жизни.
Боб Консидайн
Содержание
